siticen

Англичане не знают Байрона. Трудно достать такое издание, где был бы Дон Жуан. На обложке напечатано complete edition — полное издание, — а в оглавлении Дон Жуана хоть и не ищи.

Опасное приключение

Три или четыре мальчика стояли в канале под большим натуральным мостом в Вирджинии. Они видели сотни имeн вырезанных на известняковых подпорах, и решили присоединить свои к этому числу. Это сделало, что один из них был охватан (sic!) сумасшедшим стремлением вырезать своe имя выше чем самое высокое там! Его товарищи пытались отговорить его от предприятия, такого опасного подвига, но ни к чему. Он дикий, опрометчивый юнец; и боясь, чтобы не подумали, что он трус, он высекает свой путь дальше и дальше (up and up) в известняковой скале, пока он может слышать голоса, но не слова объятых ужасом его товарищей по игре.

A PERILOUS ADVENTURE

Three or four lads are standing in the channel below the great Natural Bridge of Virginia. They see hundreds of names carved in the limestone buttresses, and resolve to add theirs to the number. This done, one of them is seized with the mad ambition of carving his name higher than the highest there! His companions try to dissuade him from attempting so dangerous a feat, but in vain. He is a wild, reckless youth; and afraid now to yield, lest he should be thought a coward, he carves his way up and up the limestone rock, till he can hear the voices, but not the words of his terror-stricken playmates.

Ты метко назвал свою книгу, дружище!
Ведь мерзость — услада утробы твоей
И "Листья травы" — подходящая пища
Для грязных скотов и вонючих свиней.

А людям гадка твоя книга гнилая,
Чумная, заразная книга твоя.
И люди твердят, от тебя убегая:
"Ты самая грязная в мире свинья!"

Walt Whitman well names his obscene productions
Where he riots in filth, on indecency feasts,
For 'tis plainly the simplest of simple deductions
That such "Leaves of Grass" can but satisfy beasts.

Humanity shrinks from such pestilent reekings
As rise, rotten and foul, from each word, line and page,
Of the foulness within him the nastiest leakings,
Which stamp him the dirtiest beast of the age.

As soone as ere thou spi'st some dishes on the table stand,

Be sure that thou, before the rest, thrust in thy gredie hand.

Snatch that you like, I told you so before, you know it well,

It is but labour lost that I againe the same should tell.

That which I once have told to you you never should refuse,

But in each place and companie you boldly must it use.

<...>

When thou art set, devoure as much as thou with health canst eate;

Thou therefore wert to dinner bid to helpe away his meate.

Thrust in as much into thy throate as thou canst snatch or catch,

And with the gobbets which thou eatst thy jaws and belly stretch.

If with thy meate thou burne thy mouth, then cloake it craftely,

That others may, as well as thou, partake that miserie.

<...>

And then beginne afreshe great store of strongest wine to take,

And drinke it off, therewith thy selfe more pleasant for to make.

Then break the pots and windows all, this cannot much offend,

For this next day the glazier shall have something for to mend.

<...>

Upon the benches and the tables boldly thou maiest go;

Nay, which is more, I give thee leave all these to overthrow.

In briefe, with formes throwne up and downe thou oughtst the harth to breake,

Before one word of thy departure thou beginst to speake.

Gray further argued that his reputation as a Christian artist had been harmed by the "anti-Christian witchcraft, paganism, black magic, and Illuminati imagery evoked by 'Dark Horse.'"

Отец однажды, в Ордосе, поднимаясь после грозы на холм, ненароком вошел в основу радуги, – редчайший случай! – и очутился в цветном воздухе, в играющем огне, будто в раю. Сделал еще шаг – и из рая вышел.

Как заметил С.В. Сакун, в книге Генри Торо «Уолден, или жизнь в лесу» (“Walden; Or, Life in the Woods”) есть похожий рассказ о вхождении в радугу: «Once it chanced that I stood in the very abutment of a rainbow’s arch, which filled the lower stratum of the atmosphere, tinging the grass and leaves around, and dazzling me as if I looked through colored crystal. It was a lake of rainbow light, in which, for a short while, I lived like a dolphin” (букв. пер.: «Однажды мне случилось стоять внутри основания радуги, которая заполнила нижние слои воздуха, окрашивая траву и листья вокруг и ослепляя меня, словно я смотрел сквозь цветной хрусталь. Это было озеро радужного света, в котором я некоторое время жил, как дельфин»).

Известнейший американский натуралист и философ Джон Берроуз (John Burroughs, 1837—1921) в двух поздних эссе цитировал и обсуждал этот пассаж как яркий пример абсурдных представлений Торо о природе, поскольку по законам физики приблизиться к радуге невозможно. Этим, писал он, радуга «подобна призраку, гостье из другого мира». На публикацию первого из них в американском журнале “The Atlantic Monthly” откликнулось несколько человек, утверждавших, что в детстве им тоже случалось вступать в основание радуги, так что Берроузу пришлось отвечать своим оппонентам в специальной заметке. Журнальная полемика по поводу Торо и радуги вполне могла попасться на глаза Набокову в Кембридже, библиотека которого получала “The Atlantic Monthly”.

Однажды в горах прошла молниеносная гроза и в небе появилась радуга. Одна ее нога была совсем рядом, метрах в ста от нас. Я никогда не был от радуги так близко. Есть поверье, что человек, вставший в опору радуги, непременно будет счастлив всю жизнь. Мы с Алкой бросились через чахлые деревца и кустарник в сторону радуги, но она двигалась довольно быстро, не разбирая дороги, и мы никак не могли догнать ее. Так и ушла она от нас, а мы потом бежали за ней всю жизнь.

   'What does it mean, sir?'
    'It means what it says. Mensa, a table. Mensa is a noun of the first declension. There are five declensions. You have learnt the singular of the first declension.'
    'But,' I repeated, 'what does it mean?'
    'Mensa means a table,' he answered.
    'Then why does mensa also mean O table,' I enquired, 'and what does O table mean?'
    'Mensa, O table, is the vocative case,' he replied.
    'But why O table?' I persisted in genuine curiosity.
    'O table, you would use that in addressing a table, in invoking a table.' And then seeing he was not carrying me with him, 'You would use it in speaking to a table.'
    'But I never do,' I blurted out in honest amazement.
    'If you are impertinent, you will be punished, and punished, let me tell you, very severely,' was his conclusive rejoinder.

О круглый семейный стол! Свидетель домашних тайн! Чего тебе не вверяли? Чего ты не знаешь? Если б к твоим четырем ногам прибавить голову, ты бы сравнялся даже с нашими глубокомысленными описателями нравов, которые столь верно и резко нападают на недоступное им общество и которым я столь тщетно подражать стараюсь.

Здравствуй, стол.
Ты много лет поддерживал мою лампу и книгу,
А также разноцветные котлеты.
Я под* тобой ходил, не нагибая головы,
Собирая подушечки мыслительных коровок**.
Безумный! Что тебя толкнуло
Все сбросить на пол,
Что человек доверил твоему благоразумию?
Постой, деревянный негодяй!***

There was a fryer in London which did use to goe often to the house of an old woman, but ever when he came to her house she hid away all the meate she had.
On a time this Fryer came to her house bringing certain companie with him, and demaunded of the wife if she had any meat?
And she said nay.
Well, quoth the fryer, have you not a whetstone?
Yea, quoth the woman, what will you do with it?
Mary, qd he, I would make meate thereof.
Then she brought the whetstone.

He asked her likewise if she had not a frying pan?
Yea, said she; but what the divell will you do therewith?
Mary, said the Fryer you shall see by and by what I will doe with it.
And when he had the pan, he set it on the fire, and put the whetstone therein.
Cocks body, said the woman, you will burn the pan.
No, no, quod the fryer; if you will give me some eggs it will not burn at all.
But she would have had the pan from him when that she saw it was in danger; yet he would not let her, but still urged her to fetch him some eggs, which she did.
Tush! said the Fryer, here are not enow: go fetch me ten or twelve.
So the good wife was constrayned to fetch more for feare lest the pan should burn: and when he had them he put them in the pan.
Now, qd he, if you have no butter the pan will burn and the eggs to[o].
So the good wife being very loth to have her pan burnt and her egges lost, she fetcht him a dish of butter, the which he put into the pan, and made good meate thereof, and brought it to the table, saying much good may it doe you, my masters; now may you say you have eaten of a buttered whetstone.
Whereat all the company laughed, but the woman was exceeding angrie because the Fryer had subtilly beguiled her of her meate.

“Your father is,” he began, finishing the sentence with an expletive.