siticen

Уже далеко позади, в XIX веке, осталось время, когда Гоголя, по долгому «оптическому обману», внушенному авторитетом Белинского, считали и канонически провозглашали «реалистом».

Литературный реализм есть прямое отражение наблюдений жизни. В настоящее время историческая критика выяснила или, вернее, осмелилась заметить, что Гоголь наблюдал мало и лениво; писал же, полагаясь на силу своего вымысла, — по преимуществу — гениальною догадкою, брал чутьем. Таким образом, в отцы литературного реализма попал он случайно и даже против воли. Должен был усыновить детище, подкинутое ему Белинским, как передовым глашатаем культурных потребностей века.

И вот произошла роковая ошибка. Приняв видимость Гоголя за суть, Белинский сочинил и внушил современности своего Гоголя, реально-публицистического. Зачарованный сатирическою оболочкою Гоголева дара, критик не разобрал — и не хотел разбирать — какое зерно в ней таится. Белинский перед Гоголем похож на человека, который стоя у моря и любуясь, как в его ряби качаются отражения берегов, забывает о бездонности морского зеркала и не подозревает его глубинных тайн.

Случилось так потому, что Гоголь, мистик и фантаст по натуре, был в то же самое время одарен на редкость быстрою хваткою изобразительности. Это, по существу, добавочное и служебное свойство его гения было ошибочно принято, благодаря своей яркости, за основное. Таким образом, Гоголь — едва ли не самый романтический из всех русских романистов, наиболее глубокий и смелый символист-обобщитель, неугомонный мечтатель, суеверный сновидец, «сензитив», иллюзионист, гиперболист, даже иногда галлюцинат и всегда колдун волшебного вымысла, — был возведен в сан верховного жреца в храме русского реализма. А «гоголевские типы» были объявлены живой картинной галереей тогдашней русской действительности. По-нынешнему бы сказать, моментальными фотографиями, но тогда фотография еще была в пленках и едва шевелилась.
<...>
Идея трагедии в представлении Гоголя всегда связывалась с идеей прошедшего. Он романтически искал трагизма в глубоком пассатизме. Мыслить трагически для него значило мыслить о прошедших веках, рядить героев в стародавние костюмы, воскрешать угадкою нравы, деяния, мысли старины, унесшей в гробы, вместе с могучими интересными людьми, также и могучие интересные чувства.

P. S. Слова пассатизм я не знал. Оказывается, это антоним футуризма (то есть такой пассеизм по-итальянски).
P. P. S. А пассатижи тут ни при чем, они родственны пенсне!